Зов

Мой английский, с кончика языка между передними зубами и теплого придыхания, которым хочешь сдуть с себя пушинку, формировался по пограничной линии между полуобмороком и оцепенением. В страхе я произносила топики о холодной зиме, о Лондоне, столице Великобритании, и Шекспире, первом поэте Острова. Наборы слов выходили из меня как заученные цифровые последовательности и держались вместе не логикой и правилами, а невероятными усилиями одной лишь памяти. Гортанные спазмы, пересохший рот и длинный ряд железных парт, а ты, маленький человек, стоишь у доски и разыгрываешь с товарищами светскую беседу в гостях. Вы обмениваетесь репликами, как будто перекидываете ручную гранату и надеетесь, что повезет. Мне не повезло. Я хватаю воздух ртом и не знаю, как перевести стрелку на следующего. «Ира, у вас все?» Под ногами пол с облезлой коричневой краской, на нем белые разводы от плохо промытой тряпки. В классе тишина, в голове гул реактивного самолета. На меня смотрят окаменевшие бледные лица «собеседников», и в глазах радость – все-таки бомба взорвалась не у них в руках…

Потом язык стал профессией, а я, как спортсменка на беговой дорожке, выполняла обязательный дневной норматив по языковому километражу. День без тренировки, и ты уже ходишь по развалинам замка, ищешь любимую лестницу, башню, арку, а ничего не осталось, ты уже не дома. Снова бежишь, CNN перед глазами, ВВС в ушах, тесты, словари, блокнотики, переводческие программы раскиданы по рабочему столу, ты снова в форме. Надолго ли? Язык как лестница в космос, бесконечное накачивание мышц и синдром «качка-перфекциониста», который не может остановиться, а результат его все равно не устраивает. Так что за английским у меня тянулся длинный шлейф из окопного страха и беличьего колеса. Не удивительно, что я его не любила: преподавала, переводила, заучивала, читала, но не любила. Не было с ним такой душевной близости, как с немецким, нежности и доверия, как с французским, исследовательского любопытства, как с испанским. Простой суровый бескомпромисcный разговор о жизни и финансах.

С рождением сына он перестал быть для меня восклицательным знаком и извечным императивом. Ноль, пустота, пустыня. Прежние страхи и тревоги вышли из меня вместе с языком, он же стал чужим и безликим. Все эмоциональные струны порвались, я смотрела, как он уходит под воду и ни о чем не жалела.
Недавно с преподавательницей по хоровому пению мы стали разучивать английскую народную песню:

Come, follow, follow, follow, follow, follow, follow me.
Wither shall I follow, follow, follow,
wither shall I follow, follow thee?
To the greenwood, to the greenwood,
to the greenwood, greenwood tree.

Я впервые, за долгое время ЗАПЕЛА на английском. И неожиданно почувствовала сладкую истому в лицевых мышцах. Этот акробатический трюк с лабиовелярным «w»! Cколько родного и любимого оказывается в межзубном щелевом «th» и в длинном «i:» с вытянутыми кончиками губ и открытыми зубами! Боже мой, душа запузырилась от радости, когда кончик языка пошел в ротовую шахту за звонким и пленительным «R». Лицо истосковалось по английской артикуляции. Какая же это физическая радость для связок, языка, неба, губ воспроизводить, вылепливать из струи воздуха, как из глины, английские звуки. Из эмоциональной пустоты, в одном потоке на меня обрушились сотни тысяч мгновений абсолютного счастья, обретенного в английском и только благодаря ему, ранее неосознаваемых, погребенных под слоем школьных экзекуций и профессиональной обязаловки. А он вырвался в своей истинной красе и мощи из плена памяти и позвал за собой.

Любимый, родный, самый первый и самый вымученный…
Эх не зря я пошла на курсы по пению, эх не зря…